Февраль: Роман-хроника в документах и монологах - Страница 54

Xабалов. В Адмиралтействе мы предполагали обороняться, заняв для обороны фасады, выходящие на Невский. Но события показали, что оборона наша безнадежна. У нас не только не было патронов, почти не было снарядов, но, кроме того, еще и есть было нечего. Наконец, в 12 часов адъютант морского министра...

Председатель. В 12 часов ночи?

Xабалов. Нет, дня.

Председатель. В Адмиралтействе находились вы и генерал Беляев?

Xабалов. Генерал Беляев, генерал Зенкевич и я.

Председатель. Около 12 часов, значит, явился адъютант...

Xабалов. Капитан 2-го ранга и заявил от имени морского министра, что морской министр требует, чтобы мы немедленно очистили здание Адмиралтейства, так как со стороны восставших заявили, что если мы в 20 минут не очистим, то с Петропавловской крепости будет открыт артиллерийский огонь. Положение казалось безнадежным! С той маленькой горсточкой, которая была у нас, обороняться было немыслимо! Теперь явился вопрос. Что же? Если мы выйдем с оружием и будем отступать от города, проходя через город, несомненно, что это приведет к нападению со стороны восставших и к ответу со стороны моих войск. То есть выйдет кровопролитие, и кровопролитие безнадежное в смысле какого-либо успеха. Поэтому здесь, так сказать в совете,— порядка здесь было очень мало, советчиков было очень много, командиров тоже, может быть, слишком много... или слишком мало,— в совете решено было так, сложить все оружие здесь, в Адмиралтействе, и разойтись безоружными. По безоружным стрелять не будут. Отдали приказ, и войска наши, бросив винтовки, оставив замки от орудий, пулеметы, пошли на улицу. Вот, собственно, этим все и кончается. Я был задержан в Адмиралтействе в тот же день.

Председатель. Генерал, а, в частности, кто вас задержал?

Xабалов. Меня задержала толпа нижних чинов, которая осматривала здание.

Председатель. И генерала Беляева тоже?

Xабалов. Нет. Все разошлись. Я остался там один.

...

Голубов, студент Военно-медицинской академии. Других сведений нет.

ГОЛУБОВ. Внезапно мы увидели, как со стороны Адмиралтейства показались группы солдат. Они что-то кричали нам. Мы встретили их настороженно, но не враждебно. Вскоре выяснилось, что солдаты, сложив свое оружие, возвращаются в казармы. Последний очаг царизма самоликвидировался мирно и безболезненно. Со всех сторон раздались громкие приветствия. Сердце переполняла радость. Хотелось куда-то бежать, кричать, обнимать рядом стоящих.

На передки артиллерийских орудий рядом с солдатами садились рабочие, к хомутам лошадей прикреплялись красные банты. Скоро все — и осаждавшие Адмиралтейство, и выходившие оттуда — смешались в одну большую толпу, разукрашенную красными флагами и бантами, которая двинулась по Невскому.

Везде царило возбуждение. С домов сбрасывали царские гербы и вывески. Когда падал очередной двуглавый орел, мы все радостно кричали. Революция преобразила город. Петроград окрасился в красный цвет. Везде был кумач — на стенах домов, на штыках и казачьих шашках, в петличках, даже пуговицы шинелей и кокарды были обтянуты им. Дворники, явно с перепугу, сбились с ног, отыскивая, что бы такое красное под видом флага вывесить на воротах...

Наша колонна, вызывая восторг публики, заполнившей тротуары, медленно двигалась вперед. Со всех сторон нам что-то кричали, мы отвечали, не помню уже что. На каждом шагу нам попадались грузовые и легковые автомобили с вооруженными людьми и красными флагами. Мы раздвигались, и они мчались по живому коридору.

Очевидно, это была первая в истории революция на автомобилях. Как ощетинившиеся огромные ежи, одаренные способностью молниеносного передвижения, фыркая, визжа и сопя, пролетали одна за другой, обгоняя друг друга или разъезжаясь при встречах, большие и малые машины с людьми, вооруженными с головы до ног.

Как все это было прекрасно! Мы обнимались с незнакомыми, казалось, весь город стал одной революционной семьей.

КНЯГИНЯ ПАЛЕЙ. С великим князем Павлом Александровичем мы приехали в царский павильон царскосельского вокзала, чтобы встретить государя, за полчаса до прибытия литерного поезда. Но давно уже вышло положенное время, а поезда все не было. Удивление вызывал также и тот факт, что, кроме нас, на перроне никого не было. Но великий князь все еще надеялся на опоздание. Он хотел первым встретить государя, чтобы сообщить ему нечто важное.

— Нет, нет,— отвечал он на мои предложения уехать домой,— я должен первым сказать Николя о необходимости даровать конституцию. Так мы договорились с Родзянко. Если же он сначала встретится с ней, ты сама понимаешь...

Да, я прекрасно понимала, что Александра Федоровна отнесется к этой затее, скажем мягко, неодобрительно. Между тем время шло, и великий князь, с портфелем в руках, в котором находился проект манифеста о даровании конституции, продолжая одиноко стоять на платформе, изрядно замерз. Я потребовала, чтобы мы покинули вокзал.

— Но что же делать? — не соглашался со мной великий князь.— Где государь? События идут слишком быстро, дорога каждая минута... Тогда я все-таки буду вынужден поехать к императрице... Может быть, мне удастся убедить ее? Если она подпишет манифест, а за ней мы — я, Миша и Кирилл,— это в какой-то степени удовлетворит их.

Преисполненные великого беспокойства за судьбу государя, напуганные странным исчезновением литерного поезда, мы поехали во дворец...

Там нас ждала красноречивая картина. Генерал Ресин с матросами гвардейского экипажа и конвойцами занял для обороны линию дворцовой ограды, а Александра Федоровна, вспомнив, очевидно, о Марии Антуанетте и швейцарских гвардейцах в день взятия Тюильри на заре французской революции, лично обходила цепь.