Февраль: Роман-хроника в документах и монологах - Страница 41

— Подождите, генерал,— я был вынужден прервать Хабалова,— мы хотим знать обстановку и ваши соображения. Государь повелел вам...

— А я государю сообщил, что ничего сделать не могу. Вот.

— Что это?

— Телеграмма государю. Благоволите прочесть за меня, дабы иметь возможность отдышаться...— И с этими словами он сел.

Я зачитал совету министров телеграмму Хабалова: «Прошу доложить его императорскому величеству, что исполнить повеление о восстановлении порядка в столице не мог. Большинство частей одни за другими изменили своему долгу, отказываясь сражаться против мятежников. Другие части побратались с мятежниками и обратили свое оружие против верных его величеству войск. К вечеру мятежники овладели большей частью столицы. Верными присяге остаются небольшие части разных полков, стянутые у Зимнего дворца, под начальство генерал-майора Занкевича, с коими буду продолжать борьбу».

— Господа,— присутствие духа едва не изменило мне,— но ведь это же скандал!

— Я, господа,— взял слово Беляев,— лично ездил в градоначальство. Я хотел поддержать энергию генерала Хабалова, бодрость духа и помочь ему советом. Но генерала там не было, и на меня произвело чрезвычайно странное, печальное впечатление, как вообще организованы наши действия. Я попросил генерала Занкевича — он строевой офицер — принять на себя руководство действиями.

— До повеления царя не уйду,— заявил внезапно обидевшийся Хабалов.

— Я считаю,— заявил он,— что совет министров должен возложить руководство подавлением восстания на военного министра.

Со мной все согласились, только один Хабалов продолжал ворчать в том смысле, что теперь вообще стало неясным, кто кем командует и кому подчинен, и приводя в обоснование довод, что военный министр не имеет права вмешиваться в дела округа, поскольку он подчинен непосредственно верховному главнокомандующему. Но ни мы, ни Беляев не обратили на это никакого внимания. Беляев тут же приказал Хабалову напечатать в типографии приказ о введении в городе военного положения.

— Нет типографии,— ответил Хабалов,— народ захватил.

— Напечатайте в типографии морского министерства,— немедленно отпарировал Беляев.

— А вешать как? — продолжал упорствовать Хабалов.— У меня нет ни клея, ни кистей...

— Прикажите как-нибудь прикрепить,— резко ответил Беляев, прекращая это бессмысленное препирательство. Твердость министра произвела на нас всех хорошее впечатление.

— Если бы у нас был хоть один настоящий генерал...— сказал Протопопов, но невозможный Хабалов перебил и его:

— Я сформировал отряд из шести рот, пятнадцати пулеметов и полутора эскадронов под начальством Кутепова! Героический кавалер! Я сказал ему: пусть положат бунтовщики оружие, а не положат, действуйте решительно! Кутепова учить не нужно! Решителен! Смел! И что? Отряд ушел, пару часов существовал, а потом — нету, разошлись, побратались... Это, выходит, не стоит шкурка выделки! — И побагровевший от обиды Хабалов вышел из залы, резко хлопнув дверью. В другое время он, конечно, был бы остановлен старшим по должности, но в этот момент все наши протесты обратились против министра внутренних дел. Я не помню, кто что говорил конкретно, но над столом звенело:

— Господин Протопопов, весь, ваш план, доложенный в субботу,— фикция. Вы ввели нас в заблуждение! Толпа наэлектризована вашим именем! Это был сплошной обман, господа! А теперь мы расплачиваемся!

Военный министр Беляев попросил у меня срочную аудиенцию, я извинился и отошел с ним к окну.

— Единственно, что можно сейчас сделать,— сказал он мне шепотом,— чтобы немного успокоить, это — немедленно уволить Протопопова.

— Уволить не имею права,— ответил я ему.— Только государь.

— Тогда пусть по болезни...

Мы вернулись к столу. Протопопов сидел молча и как-то съежившись, в руках он держал какой-то документ. Когда крики над его головой несколько стихли, он встал и сказал:

— Господа, я только что получил письмо от полковника Балашева, который извещает меня о разгроме моей квартиры. Жена моя спаслась у смотрителя здания Симановского, вернуться домой я уже не могу.

Мы все были потрясены этим известием, и наши чувства выразил Н. Н. Покровский:

— Господин министр, мы выражаем вам свое соболезнование.

После этого взял слово я.

— Александр Дмитриевич, в создавшейся обстановке я нахожу нежелательным ваше нахождение в составе совета министров.

— Я просил государя дать мне отставку,— сказал Протопопов.

— Нет, сейчас речь идет не об отставке,— продолжал я.— Уволить вас может только государь... Но если вы немедленно заявите, что больны, и уйдете, у нас будут все права заменить вас.

— Да, да, я понимаю,— ответил Протопопов. Он никак не мог решиться.— Может, мне застрелиться лучше?

— Нет, нет,— поспешно остановил его я,— просто по болезни...

— Да, да, конечно, безусловно...— Протопопов не мог заставить себя встать и уйти.

И тогда я ему помог:

— Я вас очень благодарю от имени совета за то, что вы приносите себя в жертву.

— Да, да, хорошо. До свидания, господа...— Протопопов пошел к двери, но внезапно остановился.— Вот только где мне ночевать? Может быть, в здании государственного контроля?

— Поторопитесь, Александр Дмитриевич,— сухо сказал ему Беляев,— ваше присутствие может привлечь революционеров сюда. Это было бы нежелательное кровопролитие, поскольку караул будет вынужден защищать совет министров.

— Я пойду к своему портному,— решил Протопопов.— Он мне многим обязан.