Февраль: Роман-хроника в документах и монологах - Страница 43

Да, с такими надо держать ухо востро. Огромный красный бант Гвоздева действовал мне на нервы. И все-таки я взял себя в руки и ответил ему, что спешить с открытием не надо, что следует подождать представителей рабочих районов. Н. Д. Соколова, который держался очень дружественно, я убедил приступить к открытию не иначе как при наличии двух-трех десятков представителей от рабочих. Большего в этот день невозможно было и ожидать. Согласились повременить пару часов.

Гвоздев сел к телефону и стал активно обзванивать «своих ребят» с требованием немедленно ехать в Таврический. Увидев в дверях Кирилла Шутко, я очень обрадовался ему и сразу же, показав на телефон, поручил ему вызванивать наших.

Очень скоро мы убедились, что ожидать большого наплыва наших представителей не приходится. Кирилл, явно расстроенный, сообщил:

— Нет никого... Кто у Петропавловки, кто у Адмиралтейства. Говорили тебе... А сейчас — где их найдешь?

Комната наполнилась делегатами и интеллигентской публикой, надеявшейся на получение «исторических ролей».

Быть представителем победоносного революционного пролетариата становилось и лестно и выгодно. И если в тяжелые времена подпольного житья и борьбы мы чувствовали, как многие из интеллигентов, «бывших» членов партии, делали все, чтобы никто не напоминал им о прошлом, то в эти дни им было выгодно взять обратное направление — спекулировать на «грехах своей молодости». Теперь все они наперерыв предлагали свои услуги в качестве «вождей».

Наконец собралось человек сорок — пятьдесят рабочих. Многих из них я видел впервые, зато, как мы поняли, их хорошо знал Гвоздев. У всех на руках были красные повязки. Пришли, запыхавшись, Залуцкий и Молотов, потом еще несколько наших. Никакой проверки прибывших делегатов не было. Не было и никакой регистрации. Большинство, если не все поголовно, имели «устные» мандаты без всяких удостоверений. Все требовали скорейшего открытия заседания: «Просим! Просим!», так как спешили в свои районы. Никому не хотелось оставаться в этих стенах вне массы, вне борьбы. Еще не чувствовалось, а еще менее понималось, что борьба с улиц переносится в стены Таврического дворца.

Решили начинать. Кто мог торопился занять место. Около стола группировалась «оборонческая» компания во главе с Гвоздевым. Н. Д. Соколов предложил избрать председателя. Кто-то из «оборонцев» тут же выдвигает: «Бывшего председателя Совета рабочих депутатов 1905 года товарища Хрусталева!» Это предложение встретили аплодисментами, но я тут же попросил слово, так как видел, что Гвоздев почти открыто дирижирует своими, и если не вмешаться, то Хрусталев может пройти.

— Я удивлен, что этот ренегат, клеветавший после 1905 года на революцию, антисемит и сотрудник черносотенных газет, сидит здесь как почетный член собрания. Просто многие товарищи по молодости не знают его, но кто интересуется, можем рассказать подробнее... От имени большевиков я требую исключить его из состава Совета.

«Оборонцы» подняли шум, Хрусталев потребовал было слова для объяснений, однако рабочие не пожелали его слушать и своими разумными протестами предупредили Н. Д. Соколова, намеревавшегося запросить собрание, угодно ли ему выслушать Хрусталева. Тогда я решил добавить:

— И вообще надо проверить, кто здесь присутствует? Кто имеет право и честь быть учредителями Совета?

«Оборонцы» опять зашумели, но мое предложение получило тридцать пять голосов. Против было лишь голосов десять.

В мандатную комиссию выдвинули Соколова, Эрлиха от Бунда и Гвоздева. Но я опять возразил:

— В мандатной комиссии могут быть только люди, которым доверяют все. А мы Гвоздеву не доверяем. Мы считаем, что он дискредитировал себя лакейством перед царскими министрами, вождями буржуазии и, главное, своей поддержкой войны.

Многие рабочие опять голосовали за меня, и Н. Д. Соколов констатировал, что кандидатура Гвоздева отводится. Был объявлен перерыв для проверки присутствующих.

Результаты голосования ободрили меня.

— Испортили мы им обедню,— сказал я Залуцкому и Молотову.

Они поддержали мой оптимизм.

Мы вышли в первую комнату, где шла регистрация, и увидели у столика всего перепачканного Ивана Чугурина, Скороходова и Ганьшина. Все трое были с винтовками и как-то не вписывались в ту публику, которая преобладала здесь.. Все праздничные, все парадные, а эти грязные и с винтовками.

— Как тут у вас? — спросил Скороходов.

— Пока ничего,— ответил я,— только наших мало. Регистрируйтесь.

— Не записывают нас,— сказал Ганьшин,— бумаги требуют.

Я пошел было к Соколову, но Чугурин остановил меня:

— Слушай, мы сейчас подошлем кого-нибудь... С бумагами, все честь по чести... А у нас машина и отряд... Ждут нас у Петропавловки.

Я махнул рукой: мол, идите.

СУХАНОВ. Совет расположился в трех комнатах бюджетной комиссии. В первой комнате, покосившись на стоявших невдалеке большевиков, Эрлих зарегистрировал меня как представителя «социалистической литературной группы». Я прошел во вторую комнату. Кресла у стола были заняты, и, кроме того, множество народу расположилось на досках, лежавших на чем попало вдоль стен. Я огляделся...

Вот Шляпников — он рассаживает около себя своих большевиков. Гвоздев с огромной шелковой розеткой в петлице собирает вокруг себя своих. Рабочими эсерами явно руководит Александрович — левый, пожалуй, даже слишком левый эсер. Во главе стола рассаживаются «официальные» лица — Чхеидзе, Скобелев, Керенский. Сюда же, как бы по делу, перекочевывают Гвоздев, Капелинский, Гриневич. Меньшевики толпятся вокруг недоумевающей фигуры Чхеидзе, от которого в ответ на все вопросы доносятся обрывки одних и тех же фраз: «Я не знаю, господа... я ничего не знаю...»